Заланкой. Воспоминания Сидики Сеитхали къызы

Как-то ещё в 2010 г. я дал объявление в газете, что ищу старожилов, родившихся в Крыму до 1944 г., чтобы записать их воспоминания. На это объявление отозвалось всего 2-3 человека, среди них была и Сидика-бита, родом из села Заланкой. Она жила в одном из сёл Красногвардейского района. Хотя путь туда был далёкий, я всё-таки решил ехать и не пожалел.

Запись с воспоминаниями Сидики-бита слушать интересно ещё и тем, что она говорит на диалекте средней полосы Крыма, который стал основой для литературного языка, по крайней мере, так говорят филологи. Немного пообщавшись с Сидикой-бита, я сразу увидел, что она начитанная и религиозная, умелый рассказчик. Она сама писала стихи, имела публикации в газете и хорошую память.

После прочтения суры из Корана «Эль–Фатиха» Сидика-бита пожелала спокойствия и процветания нашему народу:

«Ярабим Аллахым ольгенлерге Алла рахмет эйлесин,
Яткъан ерлери дженнет болсун,
Къалгъанларымызгъа савлукъ ве селяметлик,
Дюньямызгъа тынчлыкъ, Падишаларгъа инсаф,
Къуларгъа мабет ол,
Келеджегемиз айдын болсун,
Джумлемиз аякъ бастыкъ Ветанымызгъа,
Баскъан излеримиз яшерсин, когерсин,
Бала-чагъа шу сёзлернен Ветанымызгъа, Юртумузгъа,
Ветаным демеге насип эйлесин,
Баш котерип Раббим, гонъуль иле Яраббим,
Джумле къуларнен бирге, ойнап кулюп,
Ветанымызгъа яшамагъа, эвлятларымызгъа насип эйлесин.
Аминь».

Сидика (полное имя Аджы Али торуны, Сеитхали къызы Сидика) родилась в 1928 г. в селе Заланкой. Её отца звали Халиль (Сеитхали) Аджы Али огълу, а мать – Фера Мемет къызы. Это была многодетная семья.

Сеитхали окончил медресе, которое находилось в селе Авджыкой (возле Дуванкоя), был грамотным человеком. Дед Сидики Аджы Али умер, когда возвращался из Хаджа, оставив своих сыновей сиротами – им было 5 и 12 лет. Два брата помогали друг другу.

До революции отец Сидики служил эскадронцем в российской армии. Этот эскадрон носил имя жены царя Николая II Александры Фёдоровны. Но об этом он дома никогда не говорил, впервые его дети узнали об этом в вагоне, когда их погрузили в эшелоны и выселили из Крыма. Сеитхали рассказывал, что во время одного из приёмов царица каждому эскадронцу подарила Кораны из Турции. По словам отца, окружение царя давно мечтало выгнать наш народ из Крыма («Мусульманлыгъын къурут мындан, Къырымны бошат»). Но царь ответил отказом: «Аллах юзюне насыл бакъаджам? Мен Аллахнен, Алламыз бир. Бу шийин япамам».

Но после революции пришли к власти безбожники-большевики («Алласыз эр бир шей эттийик деп») и выселили нас из Крыма. Большевики забрали всё имущество у людей. «Все наши кладбища разрушили, а на них строят дома и дороги. В каком государстве такое есть?» – с горечью говорила Сидика-бита.

Сидика-бита болела за наш народ, за Крым, переживала, что после выселения нашего народа Крым заполонили переселенцами:

«Аллах тааля бу Ветанны нечюн гузель яратты,
Озь Ветаны козюни корьмей, чокълар буна козь атты.
Эй сабырлы татарларым, яна сабыр тилениз,
Лякин Ветан бизимкидир, якъшы билинъиз».

Сеитхали участвовал в бою с большевиками в 1917-1918 гг. под Севастополем. По его рассказам, в Албате жил некий богач Алидин-бай. Как только он узнал, что большевики идут к ним, приказал около села Сюрень валить все деревья, чтобы перекрыть дороги. После поражения эскадронцы разбрелись – некоторые ушли в горы.

Везде в Крыму большевики хозяйничали и начали террор. Эскадронец Сеитхали посоветовал не сопротивляться и открыть дороги, сказав богачу: «Къырылмайджакъ акъыл къыдраджасын. Ёлларны ач, еларны темизле».

Советская власть утвердилась в Крыму, все стали жить по-новому. В Крыму большевики предоставили нашему народу автономию – Крымскую АССР, где государственным языком был крымскотатарский, особое внимание уделяли национальному образованию. И в небольшом селе Заланкой была своя школа, здание которой сохранилось и сейчас. Там учились до 4-5 класса, потом в 6-7- класс ходили в школу села Отаркой.

Возле школы в Заланкое была столовая, там колхозникам выдавали обеды. Звонили в колокольчик, и все колхозники приходили кушать, а завхоз записывал их имена. После все шли работать. Люди привыкали и к такому режиму («даянды»), хотя и было сложно («джаны чыкъарды»). Школьники тоже обедали в столовой.

Сидика-бита помнила своих учителей. Работал в школе Заланкоя известный поэт Ремзи Бурнаш Керимов. Ещё до войны он раздавал свои стихи. Умер он в Намангане. Также был учитель Сетмер-оджа из села Отаркой и Чубаров – он преподавал русский язык. До выселения все предметы в школе преподавали на крымскотатарском языке.

Сидика в школьные годы была очень активная («аттик эди»), участвовала в самодеятельности, хорошо пела. У них в школе была учитель по крымскотатарскому языку Эмине-оджа, которая организовывала все мероприятия. Оставляла детей 5-7 класса после уроков и готовила их к концертам, делала различные инсценировки. После писали на афишах приглашение с надписью «Мектеб адисе келеджек», а в клубе продавали билеты по минимальной цене.

В колхозе была бортовая машина, которая возила по колхозам артистов, музыкантов – среди них был давулджи Билял, который в местах высылки потом жил в Чирчике. В клубе на концерты собиралось много людей. Сначала музыка играла, потом выходили танцевать школьницы в национальных костюмах. Однажды Сидику одели как мужчину, в руке у неё была палочка, она пела:

«Хошкельдинъиз мусафирлер, бизим вечерге,
Бизлер шимди башладжамыз косьтермеге,
Ай, ай, ай, ай, ай, ай.
Шимди бизлер башладжамыз косьтермеге
Акъмесджитни бир барына чыкътым кезмеге,
Бизим пулы ханымлардан ёл ёх кечмеге,
Ай, ай, ай, ай, ай, ай.
Бизим пулы ханымлардан ёл ёх кечмеге,
Байгъа о къадар джыбердим, къызын бермеди,
Ачувланды къудаларны, къувды йиберди,
Ай, ай, ай, ай, ай, ай.
Ачувланды къудаларны, къувды йиберди».

Сидика-бита знала песни периода Крымской АССР, вот несколько строк из этих песен:

«Колхозларда омюри къайнай,
Халкъ котерди башыны,
Дюнья белли Ветанымны,
Джесюр къызын яшыны».

Или строки из другой песни:

«Йылгъалар ве къырлар бою,
Бу дивизия ёнельди,
Тутып алмакъ ичюн дженкни,
Акълардан пример кельди».

Конечно же, Сидика-бита знала строки из «Къызыл аскер маршы»:

«Тур аркъадаш, танъ агъарды,
Кетмек керек таалимге,
Эпимизнин бойнынызын,
Бордж эда этмеге,
Айды, айды, айды душман алдына,
Айды бутюн дюнья инкъылябына».

Война

Брату Сидики накануне войны исполнилось 18 лет, он учился в училище и работал на заводе в Севастополе. С началом бомбёжки он пришёл с другом в Заланкой, рассказал родителям о ситуации в городе. Побыв немного, брат попрощался со всеми, родные проводили его. Через некоторое время брата призвали на фронт, началась мобилизация – их отправили в Симферополь. Брат отправил на бумаге через знакомых сообщение родителям, что их разместили в 5-ой школе. Отец Сидики Сеитхали поехал проводить сына и увидел, как все готовятся к войне. Сын попросил отца забрать его чемодан («джемидан») в Севастополе у друзей, которые были помладше и не попали под призыв в армию. Отец так и сделал. Вернувшись домой, Сеитхали заплакал.

С началом бомбёжек в Заланкой привезли детей из Севастополя. Где-то 8-10 дней они были в селе, потом их вернули.

Сеитхали ещё до революции служил эскадронцем в Крымском конном полку. Он как никто знал, что такое война, принимал участие в событиях в период революции и гражданской войны в Крыму и под Севастополем в 1917-1920 гг.

«Здесь будет фронт», – решил отец и отправил своих детей и сестру с тремя детьми в село Отарчик. Рядом с Отарчиком был лес, там было относительно тихо.

У мужа сестры там жил дядя, дочка которого работала секретарём в сельсовете (её муж – Билял агъа был директором винзавода, с началом войны его призвали в армию, он имел звание полковника). А сам муж сестры служил в Бессарабии.

Участвовал в войне и будущий муж Сидики — Джелял Сеферов , 1916 г.р., родом из села Черкез-Кермен. Сидика-бита немного рассказала о боевом пути своего мужа. Джелял находился в советской армии с 1938 г. В 1941 г. войну встретил в Бессарабии, служил в пехоте, потом был зенитчиком. Участвовал в сражениях в первой линии обороны под Жуковским.

Фашисты вошли в Крым, дошли и до с. Отарчик. Родители Сидики тоже пришли к детям в это село, взяв только корову, оставили всё нажитое дома в Заланкое. Все боялись фашистов, никто не выходил из дома, не открывали ворота. В Отарчике они продолжили заниматься привычным для себя сельским хозяйством.

Оккупационные власти начали репрессии против коммунистов. Но, по словам Сидики-бита, жителям Отарчика удалось уберечь своих людей от тюрем. А в других местах многие пострадали.

Севастополь был окружён фашистами, постоянно бомбили, в том числе и зажигательными бомбами. Много детей пострадало от взрывов снарядов и гранат – кто остался калекой, а кто умирал на месте.

Семья Сидики пробыла в Отарчике 9 месяцев – столько же длилась и оборона Севастополя. Потом они вернулись в родное село Заланкой. Заланкойцы в селе продолжали заниматься сельским хозяйством. Оккупационные власти расформировали колхозы, каждый ухаживал за своим садом, на своих землях сажали пшеницу («богъдайляр сепильди»), в парниках сажали рассаду («фиде асралды»).

Оккупационные власти проводили свою политику, формировали верные им органы власти, назначали старост, набирали полицейских, снова открылись мечети. Обычно сотрудничали с фашистами те, кто больше всего пострадал от советской власти. Сидика-бита рассказала про одного такого полицейского по имени Рефат. Его отца – Мемета-эфенди – в советское время выслали из села, его жена осталась с 5 детьми. Со временем и жена умерла, растила детей сестра (тата) Хатидже. Дети выросли, одного из них по имени Решат призвали в советскую армию защищать Родину, он с войны так и не вернулся. А Рефат пошёл с фашистами работать, стал начальником полицейских в Албате. Как-то Рефат приехал в Заланкой на мотоцикле, зашёл к ним в дом, встретился с отцом. Отец спросил у него:

– Зачем пошёл туда работать?
– Я туда пошёл работать по заданию, как разведчик, нужно знать, что фашисты замышляют и о чём говорят, – ответил Рефат. – Не бойтесь, не переживайте за меня.
– Хорошо подумай, – сказал ему отец, похлопывая по плечу. – Будь осторожен!

Рефат собрал отряд из полицейских, но продолжал держать связь с командиром партизан по имени Эвай, помогал им продуктами. Свои советские документы Рефат сохранил.

Пришла новость, что в степной части Крыма началась вербовка населения на принудительные работы в Германию. Фашисты делали облавы и хватали людей группами и всех отправляли работать. Пришёл приказ о вербовке и в Албатский район. Всем объявили, что мужчины до 57 лет должны быть готовы к отправке в Германию. Отцу Сидики было 56 лет, он стал готовиться идти на пункт сбора в Албат. Брату Сидики – Сейдамету – специально уменьшили возраст в документах, чтобы его не отправили в Германию и он остался дома. Уже когда было всё готово к отправке, приехал Рефат и сказал, чтобы все возвращались домой – ему удалось спасти людей от отправки на чужбину.

Сидика-бита хорошо помнила дни, когда фашисты отступали из Крыма, а вместе с ними и те, кто на них работал (старосты, полицейские). Все убегали в Севастополь.

Отец Сидики в это смутное время решил снова выехать из Заланкоя в село Сюрень. Они погрузили свой скарб на арбу и поехали. Пока они доехали до села Каралез, полицейские отобрали у них арбу. Пришлось перегрузить вещи на тачку («къодалакъ»).

Когда приближались к одной из возвышенностей Каралеза, увидели наступающие советские войска, которые шли в Албат. А в небе шёл бой между немецким бомбардировщиком и советским истребителем. Немецкий бомбардировщик должен был сбросить бомбы на советские войска, но не смог и вынужден был сбросить бомбы в ущелье, где неподалёку находилась семья Сидики. Они очень испугались, но все остались живы. Они продолжили свой путь в Сюрень.

А тем временем полицейский Рефат и его ребята из отряда уже сняли полицейскую форму и надели советскую, присоединились к партизанам, которые спустились с гор.

Выселение из Крыма. Май 1944 г.

Севастополь советские войска освободили позже других регионов Крыма. Заланкой заполнили советские войска – они готовились к последнему штурму Севастополя. Семья Сидики снова вернулась в свой дом в Заланкое. Стали распространяться слухи, что семьи тех, кто служил на фашистов, будут выселять. Люди боялись – каждый переживал, не зная, что будет завтра.

В доме Сидики поселились советский офицер и солдаты. Этот офицер каждый день что-то писал. Вплоть до самого выселения мать Сидики продолжала угощать («сийляй») офицера, подавая еду, кофе, чай.

Отец Сидики думает: «Может офицер скажет что-то хорошее, что будет дальше для народа?»

Но офицер ничего не сказал, лишь спросил у отца:

– Пшеницу посадили? Хлеб есть?

– Конечно, посадили, уже зеленеет, в парнике рассада готова, – ответил отец, так и не поняв намёка.

Накануне выселения к ним домой поздно вечером пришёл один родственник, который работал секретарём в НКВД и сообщил отцу Сидики:

– Мне один солдат по секрету сказал, что сейчас не только полицейские семьи, а всех будут выселять! Будьте готовы. Не знаю, что будут делать.

Родственник заплакал и ушёл.

Бедная мать Сидики Фера стала готовиться к выселению – искупала всех детей, одела. Ночью дети легли спать, уже подготовленные к выселению. Фера всю ночь не сомкнула глаз – приготовила казан, взяла 10 ложек, половник, чашки, бидончик масла, приготовила локъум, вещи свернула в узел («бокъча»), взяла деньги, драгоценности, золото и, конечно, самое ценное – Коран. Сеитхали подумал, что их могут расстрелять как евреев.

В дверь постучали. Пришли солдаты НКВД, дали 15 минут на сборы и сказали, чтобы быстро вышли из дома. Сидика не помнит, который был час, но ещё было темно.

Все приготовленные Ферой вещи и мешки солдат разбросал – что посчитал нужным, взял к себе в чемодан.

«Къыз къондакъта, джиез сандыкъта» – так говорят у нас, т.е. после рождения дочки начинали собирать вещи для приданного. Конечно, и у Сидики было приготовленное приданное, но сундуки и чемоданы брать не разрешали. Им даже одеяло и простыни не удалось взять. Единственное – матери удалось каждому ребёнку дать в руки узел с вещами («бокъча»).

Они вышли из дома, а солдат продолжал копошиться в их вещах.

Всех заланкойцев собрали во дворе имения богача Яя («Яя-бай азбары»), после создания колхозов там находились колхозные конюшни, амбары, правление колхоза.

«Все заланкойцы прибывают, кому солдаты помогли, кто с тачкой, груженной вещами и продовольствием, приходит, а нам плохой солдат попался, – продолжила свой рассказ Сидика-бита, крепко выругавшись. – Кяфирин арам баласы».

Пока грузовые машины не приехали в Заланкой, пришлось сидеть и ждать на поляне. Вооруженные солдаты окружили выселяемых.

Сеитхали увидел, что форточка в доме осталась открытой, и заплакал. Он видел свой дом в последний раз.

Подошёл к ним родственник, который служил в НКВД и спросил:

– Успели что-то взять?

– Как вышли ничего не взяли, – сказал Сеитхали.

– Вы должны что-то взять, идите вместе с солдатом домой, – продолжил родственник.

Сестра Сидики и брат Сейдамет пошли снова домой. Отец показал им место, где он спрятал мешок табака и где зарыл советские деньги. У них ещё был сепаратор на 15 л. и швейная машинка. Впоследствии взятый ими сепаратор спасёт жизни всем членам семьи. Сестра взяла одеяло, а брат вытащил мешок табака – конечно, поделился частью с солдатами. Брат и сестра вернулись на поляну. Через какое-то время стали рядами приезжать грузовые американские машины. Всех людей стали загружать, в каждую машину – по 8 семей.

– Все были в шоке, пусть это никогда не повторится. Я всё это видела своими глазами. Пусть уйдут эти дни, – сказала Сидика-бита. У неё потекли слёзы.

Всех заланкойцев привезли на станцию Сюрень. Открыли двери эшелона, людей вместе с вещами плотно загрузили в товарные вагоны. Все плакали.

Прежде чем уехать, Сидика снова увидела солдата, который их выселял и украл их личные вещи.

Эшелон в пути делал остановки. Но никто не знал, сколько будут стоять на станции. Каждая семья пыталась что-то приготовить. Находили 2 кирпича, в качестве горючего искали курай, ставили казан, наливали воду, крошили туда картошку. Кто успевал приготовить, а кто – нет. Если поезд отъезжал, казаны брали с собой. Если поезд останавливался на вокзале, то успевали что-то купить поесть.

На одной из остановок где-то в казахской степи людей накормили – на целый вагон дали одно ведро кильки в виде каши, каждому досталось по 2-3 ложки. Дети не могли терпеть, всё время просились в туалет. Для этого возле двери на дне вагона открыли доску. На одной станции к отцу Сидики подошёл один русский и поинтересовался, что происходит. Сеитхали объяснил ему, что выселили из Крыма целый народ.

В пути на какой-то станции поезд остановили и людей загрузили в другой вагон, где уже ехали другие крымские татары с Южного берега Крыма. В этих вагонах люди друг на друге сидели. Умерших в вагоне людей оставляли на остановках, что там дальше было – хоронили ли их, никто не знает.

Жизнь на чужбине

Наконец, их привезли на ГЭС-2, что в Ташкентской области Узбекской ССР. Людей стали развозить по стройкам. В этой местности ранее содержались японские пленные, которые жили в землянках. Их поселили в таких же землянках, для этого нужно было спуститься на 7 ступеней вниз. Каждый занял свой угол.

На спецпереселенцев местные смотрели как на диких людей, заставляли работать на канале, носить землю на спине. Все женщины работали. На другой стороне строили новые кирпичные дома, копали фундаменты. 12-15-летних подростков заставили косить камыш.

В столовой кормили каждый день одним и тем же – одной тарелкой борща из капусты. А на улице стояла 40-градусная жара. Из-за этого люди постоянно пили сырую воду из канала. Как следствие, начали болеть малярией и дизентерией, одним из симптомов которой является понос («исал»). Жара с одной стороны, тяжелая работа – с другой стороны, люди стали массово умирать.

На улицах лежали покойники, в бараках то и дело был слышен плач («къыямет агълав»). Каждый день не менее восьмерых хоронили, а обычно 10-12 человек умирало. Сначала все ходили на похороны. Хоронить было не в чем – заворачивали трупы в одеяло. Дети ходили хоронить своих родителей, сил не было копать могилы.

«Такие дни видели. Так мучили людей. Потом тех, кто остался жив, стали распределять по колхозам – этому колхозу 5 семей, тому – 2. А какие видели в этих колхозах мучения, даже не хочу говорить, всё видели», – продолжила свой рассказ Сидика-бита.

Они попали в совхоз, им выделили комнатку на 4 семьи. А в совхозе для подростков всё та же работа – косить камыш. Однажды к ним подошёл один казах, потерявший свою корову, и сказал:

– Увидите корову среди камыша, скажите мне, я вот там живу.

Подростки такие же, как Сидика, продолжили работать, через какое-то время увидели большую корову, лежащую среди камыша в воде, вроде как умерла, сообщили об этом её владельцу.

Казах пришёл, достал нож и зарезал корову, в животе коровы был тёленок, которого он забрал.

– Вы гостями приехали сюда, по причине гнёта правителей, ваши дома разрушили. Это вам мясо элял, кушайте, – сказал казах.

Ребята обрадовались, стали делить тушу коровы. Сидика вспоминает, что как раз в совхозе замёрзла капуста, и им дали рис. Теперь они могли сделать сарма и так спасти свои души!

У отца Сидики был приёмный сын Анафи, который остался сиротой. Сеитхали его вырастил и женил. Так вот Анафи после выселения из Крыма в местах высылки попал в строительный колхоз, через какое-то время нашёл своих приёмных родителей.

Мать Сидики стала жаловаться Анафи, заплакав:

– Жизнь заканчивается. Дети остались, никто хлеб не даёт, покажи дорогу, как выжить.

Анафи пообещал помочь. Он узнал, что на какой-то ферме в Казахстане требуется сепаратор. Но дело осложнялось тем, что спецпереселенцы жили под комендантским надзором – самовольно покидать места поселения не имели права.

Через какое-то время сестре удалось устроиться работать на этой ферме. Сепаратор, который они взяли из дома при выселении из Заланкоя, спас всю семью. Сестра работала днём и ночью, чтобы от голода не умерли родные.

После семья Сидики перебралась в другой колхоз, где выжить было легче.

Сидика помнит, что спецпереселенцам давали американские пайки – каждому по 8 кг пшеницы и яичный порошок. Их было 10 человек в семье – в общем, они получили 80 кг пшеницы, этого хватило на 2 месяца. Как известно, СССР получал различную помощь, в том числе и продовольственную от США в период войны. Но пока не ясно, давали ли эти пайки спецпереселенцам советские власти, чтобы люди просто не умерли от голода, либо по прямому указанию из США.

В местах высылки Сидика потеряла отца, который умер в 57 лет, и мать – умерла в 52 года. В 1946 г. Сидика осталась сиротой.

После с фронта стали возвращаться наши мужчины – они ехали сразу в места высылки и присоединялись к семьям. Народ стал подниматься. У Сидики с фронта не вернулся брат, не вернулся после плена и дядя Осман-дайи, только муж сестры Абкерим-эниште вернулся в 1946 г.

Приехал с фронта и будущий муж Сидики – Сеферов Джелял, с которым они познакомились чуть позже. После свадьбы жили в посёлке Солдатский, что в Ташкентской области. Из-за того, что много крымскотатарских детей остались без родителей, там открыли детдом для сирот. Джелял работал в этом детдоме рабочим в подсобном хозяйстве.

Сидика-бита рассказывает, что крымских татар в качестве рабочей силы всё время перебрасывали с одного места на другое. Так им после детдома пришлось поработать на канатном заводе и на винзаводе. На винзаводе зарплату давали водкой. Чтобы что-нибудь купить поесть, нужно было сначала продать водку.

В 1956 г. режим спецпоселения отменили, но в Крым возвращаться не разрешали. Людям начали давать участки в местах высылки, все стали строиться.

Сидика-бита участвовала в национальном движении, два раза в её доме в Чирчике активисты проводили собрание. Самые активные стали возвращаться в Крым по вербовке. Так дочь Сидики – Левиза вернулась в Крым в 1976 г., поселилась в селе Некрасовка, что в Красногвардейском районе.

Сидика сперва всех детей отправила в Крым, а сама вернулась в 1990 г. В Заланкое жить не разрешали, поэтому Сидика жила возле дочки в Красногвардейском районе.

Воспоминания о селе Заланкой

До 1944 г. в селе жило 96 семей. Село было сравнительно небольшим – 2-3 квартала. Среди них – квартал богача Яя («Яя-бай маале»).

До 1944 г. в селе была одна мечеть. Кроме крымских татар, в Заланкое жили 2 семьи греков, одна семья румов («тётя Лена, у неё дочка Пина»), одна семья русских (Настя, Сережка, Вовка). До революции жил в Заланкое помещик по прозвищу Чубукъчи, сдавал свои земли в аренду, где сажали пшеницу.

В Заланкое, в основном, занимались садоводством, табаководством, винограда не было. В садах росли такие сорта яблок: кандиль, гульпемпе, челеби, памукъ алма, сынап, бумажный, розмарин, кальвин, шафран. С одной яблони могли собрать 300 кг яблок. Для сбора яблок были платформы.

Урожай нужно было уметь сохранить. Часть яблок шла на приготовление пекмеза (бетмез). Для этого яблоки сначала дробили, потом под прессом выжимали сок, который долго кипятили в казанах – их было много в саду. Казаны ставили в ряд («эзильген алма искендже толдурасын — су акъа, сузып сузып тавагъа, казанларын сыра сыра корьсен — къайнай, къайнай — бетмез ола эди»). Пекмез после долгого кипячения становился густым, хранили в бочках, осенью раздавали.

Среди груш были такие сорта: дюгене (вкусный 1 сорт), хартоп армут, ильямус, кузьлюк армут, бера. Сорта слив (эрик): ренклод (сладкий как мёд), ал эрик (имел крупные и кислые плоды), юзюм эрик – из этих слив делали варенье, сия эрик ( вкусный, сладкий сорт), алыча (росла в горах).

Было развито овощеводство, выращивали капусту (сорт хышлых), огурцы, картошку, баклажаны (патыльджан), перец. Заланкой обеспечивал Севастополь капустой. Арбузы сажали напротив склона горы («джапкъа къаршы сачыла эди»). Оливки (зейтюн) в Заланкое не росли. До войны на ЮБК жил дядя со стороны матери, которые после раскулачивания убежали туда, мать Сидики к ним ходила в гости и приносила оттуда оливки и лавровый лист.

В селе было развито и животноводство, скот с утра пасли, вечером возвращались, так каждый по очереди пас стадо, на яйлю пасти не ходили. Пастухам за работу засчитывали трудодни («куньделик языла»).

Из молока делали различные молочные продукты – их ходили продавать в Севастополь, на вырученные деньги покупали другие товары, например, рыбу («сюзме къатыкъ ясап, барып сатып, балыкъ алып, келе эдилер Акъярдан»).

Дом, в котором родилась Сидика-бита, до сих пор сохранился и сейчас там живёт соотечественник по имени Джевдет, который сам родом из села Татар Осман. Также в Заланкое живёт деверь дяди по имени Сейфедин («дайимнын къайины»), который сам родом из села Отаркой.

Заланкойцы так и не смогли вернуться в своё село, живут дисперсно по всему Крыму.

Топонимика Заланкоя и окрестностей

Къашыкъ оба — название холма. Этот холм был белый, так как состоял из мела (бор). Внизу холма было 6 источников воды. Вода в них была настолько холодной, что летом ноги мёрзли от этой ледяной воды. Вообще в Заланкое было много источников воды.

Источники воды соединялись и составляли поток воды под названием Дермен-арык, который впадал в реку Бельбек. Река Бельбек брала своё начало из сёл Озенбаш, Коккозь. Потоки воды были настолько бурные, что могли срывать деревья.

У заланкойцев почти в каждом дворе были свои колодцы. Семья Сидики брала ледяную воду из колодца у соседа Абла агъа.

Возле Дермен-арыка было большое дерево грецкого ореха, оно имело огромные корни. На это дерево завязывали разноцветные узелки («чул») ткани, приводили больных к этому дереву. Обычно лечили детей, особенно если ребенок не ходит, не полнеет («бала озюне келямай»). Знающие люди читали молитвы.

Дермен тарла – в этом месте сейчас новые стройки.

Узун сырт байырлары – невысокие возвышенности. Оттуда сошёл сель (грязевой поток с камнями) ещё в николаевские времена. Там же дети находили патроны («Николай къуршунлары»).

Чанъ байир – эта местность находилась позади Дермен-тарла. С этой возвышенности звонили в колокол, чтобы люди шли работать. Позади Чанъ байыр были окопы, в какие годы построены – неизвестно, дети двух соседних сёл игрались там. Может быть, эти окопы сделаны ещё в 1853 г. при обороне Севастополя.

Осман чайиры – местность в сторону села Отаркой.

Яйля баш – местность в сторону яйлы, через село Черкез Керман.

Пастарна

Кичик оба, Буюк оба – местность по пути в село Каралез.

Папаз тарла – по легенде в эту местность приехал поп и отдыхал там.

Кери (кели?) – местность, не доходя до кладбища, там находились запасы урожая («ашлыкъ»). Были в Заланкое места, где брали омовение и молились («ибадет эткен ерлери вар, аптез алгъан ерлери»).

Бор байир – возвышенность, состоящая из мела. Позади этой возвышенности построили озеро, водохранилище, фермы.

Фундух дере – местность в сторону села Черкез-Кермен. Там заланкойцы собирали различные лесные ягоды, в том числе кизил.

В Заланкое скал не было, скалы были в сторону села Черкез-Кермен. На этих скалах есть кольцах (алкъа), по легенде когда-то уровень моря был выше, корабли пришвартовывались к ним. Будучи детьми, они ходили на экскурсию смотреть эти местности.

«Денъиз къулакъ» («ухо моря») – местность, куда спускались по ступенькам глубоко вниз с фонарём, а там находилась морская солёная вода.

Къыркъ къызын сачы (къыз къуле) – название башни в селе Черкез-Кермен. По легенде там нашли косы 40 девушек. В башне встречались влюбленные («бир бирине ашыкъ корюшкенлер»).

Йели къая

Къара къоба, Баллы къоба – названия пещер в сторону села Черкез-Кермен. В пещерах были пчёлы, дети искали мёд.

Къаран сала дере – название ущелья

Къазан тав – лес в сторону села Черкез-Кермен.

Эски Кермен – местность в сторону села Каралез, когда-то на вершине была крепость.

Къаратау дагълары, Мекезин (Мекензиевы горы) – горы в сторону Севастополя (Акъяр).

После села Дуванкой поезд останавливался на станции Мекезин, следующая остановка – вокзал в Севастополе. С села Старшуль уже начиналась запретная зона.

Къаранлыкъ дере – ущелье в сторону Севастополя. В этом ущелье шли бои, в окопах лежало много мёртвых.

Очень важное святое место (азизлер) находилось в селе Къарл (возле села Фоти-Сала) – туда возили лечить всех больных, используя методы заговора («ырым»).

Дома в Заланкое

В Заланкое дома стояли отдельно друг от друга. Строили дома на равнине. В каждом квартале дома стояли в ряд. Каждый имел свой участок, который отделялся от соседнего забором («къора»). Забор мог быть сделан из прутьев ивы («тал»). Забор обвивал плющ («чырмавукъ»), рядом сажали цветы.

Отец и родной дядя Сидики во дворе построили 2 дома. Во дворе были ворота для повозки («арабу къапу») и обычная калитка («оле къапу»). Было специальное помещение для животных («аран»). У семьи Сидики был двухэтажный дом. Первый этаж был выложен из камня, второй – из саманного кирпича. В таких домах летом было прохладно, а зимой тепло.

Первый этаж занимал подвал («магъаз»). Летом там было прохладно, можно было отдохнуть («ят, созул, узан»), для этого на полу лежали матрасы (миндер). Также в подвале находились бочки (чапчакъ, метий – у ногъев) с различными запасами продуктов – пшеницы, мясо, соленья («туршу»).

Запасы пшеницы хранили до следующего урожая, чтобы не чувствовать нужды («замет чекмейик») в случае неурожая. Нужно было уметь сохранить пшеницу от сырости, для этого поверх пшеницы клали бумагу, а сверху насыпали древесный уголь («куль»). Также в бочках из дерева солили виноградные листья для блюда сарма. В подвале в глиняных кувшинах хранили масло («сары ягъ»), варенье («татлы»), простоквашу («къатыкъ сюзе эдилер»).

Второй этаж был жилым. На террасе («софа», «буюк софа», «джам софа» – застёкленная), как в чайхане, принимали гостей, общались, пили чай, кофе за низким круглым столиком («къона»). Сидели на полу на матрасах («миндер»), либо на диване без спинок («сет, тапчан»), спиной опирались на подушки («дувар ястыгъы»). На подушках находились вышитые из ткани салфетки («бешкир»).

Окна были деревянные, с видом на сад и гору Къара тау. На окнах были ставни («пенджере къапакълары»), на зиму их закрывали. Отапливали комнаты с помощью печки, в которой могла быть духовка из жести («тенекели»). В комнатах, где было прохладно, температуру поднимали с помощью горящей золы, которую брали из печки и приносили в комнату.

Для гостей, которые оставались на ночь, всегда были приготовлены чистые постельные принадлежности («тёшек донатылгъан, темиз пак тура»), в некоторых домах была специальная комната для гостей («мусафир хане»). У детей и их родителей у каждого была своя спальня («ятакъ хане»). Спали в то время на полу, кровати позже появились. На втором этаже пол был деревянный, поверх стелили кошму («кийиз тёшели эди»).

У них дома была и ванная («су долап») – она находилась в углу комнаты. Мыльная вода стекала позади дома, где была яма. Существовали разные типы полотенец – полотенце после принятия ванны («силеджек», полотенца для омовения («аптез»), полотенце для лица («юзбез»). Для мытья тела использовали мочалку («джувунгъан кисе») – её специально вязали.

На первом этаже был земляной пол, который периодически обмазывали кизяком («айван тезикнен ем ешиль сылайляр»).

Крыша у дома была покрыта длинной черепицей. Балки на крыше назывались «разан агъач», «таван агъач», потом на балки забивали решетки и штукатурили.

Праздники в Заланкое

Сидика-бита помнила про празднование двух праздников – Къыдырлез и Дервиза. А вот праздник Наврез они не праздновали, впервые познакомились с ним в Узбекистане.

Къыдырлез – это весенний праздник, когда односельчане собирались у святых мест («азизлер») или возле кладбища, делали омовение, читали молитвы, вспоминали покойников («олюлеримиз анамыз, олюлеримиз тойгъан сонъ»), готовили пищу, потом сами садились есть, кобете раздавали. Никто спиртное не пил. На празднике могла быть музыка, кто хотел – танцевал. Организовывали борьбу куреш, награждали победителей.

Когда в пшеничном поле распускались красные цветы «къыдырлез чичеги» – это означало, что нужно начинать полевые работы в огороде.

Свадебные традиции

В Заланкое девушек выдавали замуж и в другие сёла, но прежде интересовались происхождением семьи, уровнем образования, богатством, статусом («ляйыкъ корьсе»). Сразу замуж не выдавали.

«Это сейчас увидел на улице, влюбился, женился, завтра не понравилось – развёлся», – говорит Сидика бита. Муж у неё был из соседнего села Черкез-Кермен. Там хороших девушек не отпускали в другие сёла.

Прежде чем пожениться, необходимо было пройти через ряд обрядов. Жениху нужно было найти сватов – обычно это мужчина и женщина («къуда баш — акъай, апай ола»), которые должны пойти и получить согласие у девушки. Причём всё это происходило в тайне, так как бывали и отказы. Сваты раньше друг друга боялись, чтобы никто не знал, кто приходил сватать («бир биринден къачып юрелер, корюнемеге утаналар, намус вар экен!»). Это сейчас друг о друге говорят.

После сватовства проходят такие обряды как нишан, агъыр нишан, сёз кесим, той наслихаты. В этот период стороны жениха и невесты обмениваются подарками, обговаривают тонкости предстоящей свадьбы, спрашивают, что нужно сделать. В этот период невеста может и отказать жениху, если обе сторону не найдут согласие. Если обе стороны договорились, то назначают день свадьбы, приглашают гостей.

За это время сторона невесты обставляет («доната») дом жениха. Всё что нужно для жизни молодых, покупает сторона невесты, но на деньги жениха.

В советское время свадьбы походили в клубе, жених и невеста сидели на сцене. На свадьбу собиралось всё село. Обычно председатель колхоза поздравлял молодых, потом поздравляли гости.

Люди веселились и танцевали. Кто умел петь – выходил на сцену. Свадьба длилась 2 часа, потом могли продолжать отмечать дома. Свадьба проходила на стороне невесты, потом – на стороне жениха.

На свадьбе невеста сидела в кругу подружек и других женщин, отдельно от мужчин. Обычно в одном доме собирались мужчины, в другом – старики, в третьем – женщины. Музыканты ходили туда-сюда и всех веселили. Мужчины по-своему отмечали, могли выпить («олар озь башына ичип зевкълана»). Музыканты шли веселить девушек, а за ними – и парни.

До революции на свадьбах у богатых организовывали лошадиные скачки («ат чапынмакъ»), для этого нужно было с одного места быстрее («фелян ерден тюген ергеджек») добраться до другого, победителям давали подарки.

Невеста приносила в дом жениха своё приданное («джиез»), для этого собирали подружек, чтобы посмотреть на это.

После свадьбы молодёжь собиралась у двери молодожёнов и кричала: «Къолум сынды, къолум сынды, къолум сынды».

После невеста должна была всем завязать платок («келин явлугъы байлягъанди»).

Через какое-то время невеста после свадьбы зовёт своих родителей домой на чагъыртув. Сторона жениха готовит кобете, а сторона невесты приносит сладости («шекер къыйыкъ»), все угощают («сийляна») друг друга. Подружки невесты на 3-й день после свадьбы приходят к невесте и приносят с собой веник. Накрывают стол, общаются, смеются, интересуются, довольна ли всем невеста.

Фольклор

Сидика-бита, несмотря на возраст, постоянно читает газету «Къырым», она знает много стихов, сказок, песен и частушек, но жалуется на то, что не всегда их публикуют в газетах.

«Джаным авура» – с обидой говорила мне Сидика-бита, рассказывая, как она просила прислать ей свободных журналистов, чтобы записали её знания, пока она жива. «Я дам деньги на дорогу, я тоже хочу внести свой вклад в народ, за Родину, оставить свои знания. Не сделали, не прислали», – сокрушалась она.

Сидикe-бита беспокоила и проблема сохранения языка: «Теперь после нас только телевизор будет на нашем языке говорить, и то там не все понятные слова, потом сама сидишь догадываешься».

На мелодию песни «Татарлыгъым» Сидика-бита написала стих в несколько куплетов:

Сидика бита знала такие сказки: «Эльваджы гузель, къаведжы гузель», «Акъ къабакъ къыз», «Сабырташы», «Тахир ве Зухре».

Я записал у неё такой стих про колобка (къалакъай – колобок у ногъаев):

«Мен къалакъай анбардан,
Топланъылгъан унвардан,
Пиширильдим къаймакънен,
Ич битмейджек айтмакънен,
Сыджакъ печте буюрдым,
Пенджелерде сувудым,
Ташлап кельдим бабайны,
Севиндим къартанайны,
Тыгъырыкъ кете чал къоянгъа».

Сидика-бита знала и частушки («чынъы») на любовную тему:

«Ат олып бетмезми, яр олып этмезми,
Яр откен ерлерге, къырмызы гуллер битмезми,
Танъ устюнде учь гузель, итя витрахына (?) гезер,
Буюгинден кучугу, ортанджысы пек гузель».

«Эв алдында тегенек, антерим денек-денек,
Ярем узакъларда, манъа ильван не керек».

«Къаядан эндим бугунь, элимде алтын гугум,
Шишип къалсын шу гугум, откъа яндым мен бугунь,
Къаядан энередим, сызгъы сонъ дёнередим,
Атеш олдум дердимден, бир сонъ сёнередим».

Отец Сидики любил петь «Атым ольсе ич янмам», «Анем мен санъа кельдим изин алмая».

Поговорки:

«Олюн тоймай, тилин тоймаз.
«Огълуны фияты ёкъ».

Религиозные верования и похоронные обряды

Заланкойцы – мусульмане-сунниты, но в их традициях есть отголоски предыдущих верований.

Например, на 40 дней зажигали свечку в том месте, где мыли покойника, и в комнате, где он умер. После похорон делали поминки («дувалар»), в советское время – конечно же, по возможности. На поминках читали молитвы. В период «воинствующего атеизма» было принято просить читать молитвы («къыркълама» – для этого 40 раз читали молитву «Ясин»), прочитать Коран по покойнику знающих в религии людей, обычно за это их как-то благодарили. Чтением молитв зарабатываешь вознаграждение («савап») у Всевышнего. Обычно за прочтение къыркълама благодарили 1 рублём в советское время, на них можно было купить 4-5 буханок.

В советский период люди отдалились от религии. Мать Сидики переживала, что после их смерти некому будет читать молитвы. Она говорила, что для необразованных людей («джаиль») прочтение 41 раз молитвы «Уч къульвалла» засчитывается как прочтение один раз молитвы «Ясин» («41 кульвалла джаильге – 1 ясин сайыла, 41 ясин – бир къыркълама сайыла»). Прежде чем сесть и читать молитвы, обычно в четверг нужно было взять омовение, потом произнести такую фразу:

«Яррабим Аллам бильген будыр, олюлерин рахметли меннен разы болсунлар. Ниет этим буларын джанны рухларын олмагъа».

Потом читали три раза молитву «Къульвалла», один раз молитву «Феляк», один раз молитву «Нас», и один раз молитву «Фатиха» («хатим этмек ичюн онын дувасы вар – уч Къульвалла, бир Феляк, бир Нас, бир де Эльхам»). Потом уже 41 раз читали молитву «Къульвалла» – это засчитывалось как один «Ясин», а нужно прочитать 40 раз «Ясин», чтобы засчиталось «Къыркълама».

 

 

Беседа состоялась 30.05.2010 г. Запись можно послушать здесь:

Гирей Баиров

Источник (публикуется с сокращениями)