В суете сегодняшнего дня мы не замечаем того, что нас покидает поколение, которое вчера было таким же, как и мы сегодня: они так же растили детей, строили дома, работали и творили. Нас от них отличает лишь то, что они жили в другое время, в стране с другой историей, которая часто была трагической. Не все очевидцы событий военного времени могут откровенно рассказать о своей судьбе и жизни общества в те страшные годы. Страна, в которой они жили, научила их «сглаживать острые углы» истории, лукавить, а иногда и откровенно лгать. Но кто-то из великих сказал: «Историю нельзя написать заново, выдавая желаемое за действительное». Наступило время откровений, с помощью которых и будет написана правдивая история, без фальши и ретуши, без поклонов и реверансов в сторону вождей.
Зелиха Пашиева – жена партизана Османа Пашиева, в годы войны была активной помощницей партизан. Об этом свидетельствуют документы комиссии по делам бывших партизан Великой отечественной войны 1941-45 годов при Президиуме Верховного Совета Украины и Крымского республиканского совета партизан и подпольщиков. Один из таких документов подписан самим Г. Л. Северским – легендарным командиром Третьего района крымских партизан.
Долгие годы эти документы пролежали в архивах, так как власть преступно умалчивала о подвигах крымских татар, навесив на них ярлык предателей. Целые поколения советских людей были воспитаны на лживой пропаганде, которая, создав образ врага в прошлом, время от времени пытается посеять недоверие между народами.
Сегодня нашим читателям представляет историю своей жизни Зелиха Пашиева, трагическая судьба которой оставила её в этом мире одну, забрав всех близких. Уроженка деревни Туак (Рыбачье) Алуштинского района Крымской АССР, ровесница огромной страны, она стала свидетелем её побед и поражений, людской радости и скорби, отчаянья и надежд…
«В 1918 году, когда мне было 6 месяцев, мама ушла от моего родного отца из Туака в Кучук-Узень (Малореченское), где через год вновь вышла замуж. Мой отчим Ката Мухтар был работящим и очень добрым человеком. Своих детей у него не было, я была в семье одна, и меня очень любили и баловали. В Кучук-Узеньской школе я получила среднее образование, запомнились учителя по фамилии Феттаев и еще один учитель из Туака, которого мы звали Умер-оджа.
В 1928 году в деревне стали раскулачивать даже тех, кого и кулаками-то нельзя было назвать. Признаком зажиточности считалась одна корова в многодетной семье. В их дома селили тех, у кого не было «ни кола, ни двора», но зато они были членами колхоза. До 1933 года в мечети служили службу священнослужители Джемиль Аппаз, Эфенди Усеин, Эфенди Мамет. Все они погибли в лагерях, а мечети на долгие годы стали клубами и складами.
Перед началом войны председателем нашего колхоза назначили Ибраима Пашиева. Это был активный руководитель, которого не коснулись репрессии конца тридцатых годов. С началом войны, перед уходом из деревни партийных и советских работников, он получил задание Алуштинского райкома партии об уничтожении складов с продуктами, табаком, подвалов с вином. Узнав об этом, к нему пришли деревенские старики, стали просить отдать всё, что есть в складах, жителям деревни. Несмотря на то, что председатель не мог ослушаться приказа свыше, он всё же дал согласие и только после этого, облив склады керосином, поджёг их. Эти продукты спасли нам жизнь в первый год войны, так как запасов у нас не было, мы жили на трудодни, а колхозы распались ещё до прихода немцев.
Когда наши войска были разбиты у Перекопа и в Керчи, в наше село стали возвращаться солдаты, попавшие в окружение, а затем и больные из плена, освобождённые с помощью мусульманских комитетов. Мой муж, Осман Пашиев, вырвался из окружения и пришёл домой с контузией. В это время у меня было уже трое детей, и мы жили с моими родителями.
Осман Пашиев
6 ноября 1941 г. в деревню пришли немцы. Мою маму Гафуре Арифову забрали в Алуштинское гестапо. Дело в том, что она была малограмотной, умела только подписываться своим именем, и в советское время, как лучшую работницу колхоза, её избрали народным заседателем в Алуштинский суд. Когда пришли немцы, все люди, которые были в таких списках, постепенно уничтожались, хотя в первую очередь расстреливали коммунистов. 28 апреля 1942 года маму забрали, а 2 мая расстреляли недалеко от Алушты.
После гибели мамы мой муж не мог оставаться в селе, так как был не только братом председателя колхоза, но и колхозным активистом. Он собрался и ушёл в партизаны, где уже был его брат Ибраим Пашиев, и стал бойцом 20-го отряда 6-й бригады Северного соединения партизан Крыма. Судьба моего мужа оказалась трагической. При прочёсе леса немцами он был ранен и не смог передвигаться. Партизаны спасались бегством, кто как мог. Они положили его в укрытие, оставили бутылку воды, накрыли ветками и пожухлой листвой. Но каратели нашли его, привезли в Карасубазар и публично казнили перед горожанами в декабре 1943 года. Об этом я узнала позже, когда к нам стали наведываться партизаны.
Осман Пашиев
В то время я осталась с тремя детьми – Алие (1936 года рождения), Адиле (1938), Севиль (1941) – и была беременна четвертым ребенком. Меня с детьми и отцом немцы выселили в сарай, а сами поселились в нашем двухэтажном доме. В сарае с одной стороны было сено, а с другой, где отец обустроил для нас кровати и утеплил стены, расположились мы с семьей. В один из дней в этот сарай пришли партизаны – командир отряда Сидоров, Пашиев Ибраим, Кадыев Асан и Османов Бекир. Я стала причитать: «Что же вы делаете, накличете на нас беду, детей всех немцы уничтожат». После расстрела мамы и гибели мужа, сама я уже смерти не боялась, но переживала за детей. Дело в том, что раньше они приходили в другой дом и оттуда передавали мне распоряжения. Я всё выполняла, передавала листовки, прятала их в указанном месте, но в этот раз это было перед самым носом у немцев, и нервы мои не выдержали. Партизаны расспросили о последних новостях в селе, попросили собрать все мои документы и фотографии, взяли продукты и ушли.
В октябре 1943 года у меня родился сын. Ему было три дня, когда меня арестовали как жену партизана и под конвоем румын переправили в тюрьму деревни Туак, которая располагалась в здании почты. Я вынуждена была взять ребёнка, потому что у него ещё не отпала пуповина. Это произошло уже в заключении, где я находилась около месяца. На допросах я отрицала, что встречалась со своим мужем и партизанами, меня не били как других, потому что на моих руках всегда был ребенок.
В Туаке мой родственник Мустафа Дани, который служил добровольцем у немцев, случайно узнал о моём заключении и пришел к немецкому коменданту просить за меня. Чтобы разжалобить немцев, он напомнил, что моего родного отца репрессировала советская власть. Спустя некоторое время меня выпустили под поручительство того же Мустафы. Так я вернулась в своё село, где со слезами на глазах меня встретил отчим, который уже не надеялся на наше возвращение. Эти мужские слёзы я запомнила на всю свою жизнь.
В моей жизни всё началось сначала. Партизаны снова приходили и агитировали листовками, в которых писали о том, что немцев скоро погонят. Распространять их помогали и добровольцы из роты самообороны, среди которых были не только татары, как сейчас пишут, но и русские и украинцы. Многие из них ушли в партизаны, несмотря на запугивание немцев.
Когда партизаны узнали о том, что меня выпустили, к нам ночью с двумя автоматчиками пришёл командир Сидоров и предложил прислать за нами подводу к установленному месту и вместе с детьми переправить в лес, а затем – на большую землю. И ещё сказал, что теперь это возможно. Но операция эта не удалась по причине прочёса леса летом 1943 года и обнаружения партизан, которые исполняли это задание – им пришлось бросить подводу на краю леса и бежать в горы. Больше попыток покинуть деревню я не предпринимала.
Когда в апреле стали уходить немцы, они заминировали мосты в Кучук-Узене, но партизаны сумели убрать посты и разминировать их. Тогда говорили о каком-то 16-летнем пареньке из деревни Корбекуль (Изобильное), который проявил храбрость и бесшумно, с помощью ножа, убрал немецкие посты.
После этого в деревню с гор спустились партизаны, и началась другая жизнь. В первую очередь забрали тех, кто служил у немцев и не успел убежать с ними. Но те, кто пытался наказать пособников фашистов – партизаны-победители, даже не подозревали, что их участь ненамного отличалась от предателей – несмотря на заслуги, их вместе со всем крымскотатарским народом ровно через месяц выселили с родной земли, обагрённой их же кровью.
День 18 мая 1944 года часто возвращается ко мне во сне. Помню всё, до мелочей. Военные, которые приехали в наше село и остановились в наших домах на постой, как-то виновато и осмотрительно принимали наши угощения и не заводили с нами разговоры. Ещё была ночь, когда к нам постучали. Вошли офицер и солдат, громко объявили о том, что нас выселяют, и заставили будить детей. Когда офицер вышел покурить, солдат, который вчера был нашим гостем, полушёпотом сказал о возможности взять с собой сто килограмм вещей на человека. Но вошедший офицер стал всех торопить, и я смогла взять на руки только маленьких детей, старшие держались за мой подол и плакали спросонья. Отец через заднюю дверь побежал в сарай, зарезал ягнёнка и, бросив его в мешок, догонял нас уже по дороге к школе. Туда согнали уже многих сельчан, со всех сторон доносились крики конвоиров, плач детей и молитвы стариков.
Через некоторое время ко мне подбежала подруга и сказала, что предстоит дальняя дорога и надо где-нибудь взять продуктов, чтобы дети не голодали. Мы обманом вырвались из окружения автоматчиков и попали в дом, где мне удалось взять три рамки мёда из ульев во дворе.
По дороге назад мы видели как наши соседи, не крымские татары, зло ругаясь в нашу сторону, выносили из соседних домов утварь, не дождавшись нашего вывоза из деревни. На душе стало горько и тяжко. С этими чувствами мы и выехали из родной деревни в дорогу, которая для меня оказалась длиной в шестьдесят три года.
За это время случилось много событий, вереница которых началась с железнодорожного вокзала в Симферополе, где я с детьми потеряла, а затем нашла отца Мухтара. Но, приехав в ссылку в Узбекистан осенью 1944-го, я потеряла его навсегда, оставшись одна с четырьмя детьми на руках.
О том, что жена и дети погибшего за родину партизана Османа Пашиева голодают, власть не вспомнила и тогда, когда умер наш маленький сын, и когда каждый год я теряла по одному своему ребенку, пока не умерли все.
Когда на целом свете я осталась одна, меня скосила малярия, и я уже не боролась за жизнь – мне это было уже ни к чему. Однако, вопреки всему, мне удалось выжить в этом страшном круговороте трагических событий и неоплаканного горя.
Зелиха Пашиева с дочерью Исмирой 10.04.2010
Сегодня мне девяносто два года и моих лет хватило бы на всех моих детей, но я пережила их, и осознавать это для матери нелегко… Всевышний распорядился так, чтобы испытания, выпавшие на мою долю, привели меня к истокам – я вернулась в Крым. Два года назад в Алуште я получила квартиру, где живу с единственной моей дочерью от второго брака. Вопреки своей судьбе, я вновь живу в родном Крыму, надеясь на то, что когда-то, по решению Аллаха, эта земля примет меня, и никто нас никогда уже не разлучит…»
Повествование слушал и записал Сеит-Ягъя Казаков, г.Алушта, 24 апреля 2010 г.