(Из рассказов людей, которые трепетно и бережно собираю).
Союза нет
1991 год. Благополучно, хотя и крайне неожиданно развалившийся Союз заставил людей задаваться вопросами: что дальше? Хотя хлеб все еще и по талонам, но впереди пугающая неизвестность.
Надя прятала в карман выцветшего летнего платья из индийского крепдешина последнюю зарплату в 35 рублей. Завтра ей уже некуда идти на работу. Работников консервного завода кое-как рассчитали и отправили восвояси. За тунеядство уже не судят?
В кармане было еще немного отложено. На черный день. Странно, почему люди всегда ждут черного дня? Наде вдруг подумалось, что самый черный день – это собственно, когда уже умираешь. Куда чернее-то? А деньги тогда кому? Ну, понятно, Машке ее еще хоронить. Вот ей и достанутся эти рубли, чтобы хоть умереть достойно.
Но умирать Надя пока не собиралась. Машка еще в школе училась. Кто ж ее смотреть будет? А ведь правильно Сайде говорила, нынче в Европу надо ехать. Там же работы море.
Сайде то понятно, у нее одна дорога – в Крым. Хотя Надя все никак в толк не могла взять: какая разница, Крым или Владимир, если родилась ты все равно в Янгиюле? Чего Сайде так этим Крымом грезит? Не была же там ни разу. А как заладит иногда: Судак да Судак. Дом. Родина. Да весь Союз – Родина!
Бывший Союз…, – подумала Надя и снова вспомнила про Европу. У Сайде соседка туда умотала и вроде ничего, хорошо живет.
А что Надю держит? От алкоголика мужа она ушла, родителей похоронила. А Машка пусть счастлива будет. Вдруг в Европе ее принц ждет? Датский? Так Надя хоть в старости поживет нормально. Как человек. И на черный день не нужно будет откладывать. Наслышанная про европейское образование и с мыслями о датском принце Надя решила ехать. Ради Маши.
Заграница
Европа Наде показалось чудной, люди – странными. Но приехала она не затем, чтобы диву даваться. А чтобы поднимать экономику страны. В смысле, Машку.
С временными документами ее приняли на фабрику по производству нижнего белья. Надя все восхищалась кружевом и гипюром, а деньги продолжала откладывать в карман крепдешинового платья, купленного ее мамой из-под полы.
Однажды Надя осталась в цеху дежурить. Пришли новые ткани, нужно было принять товар и проследить, чтобы все доставили на склад. Наде было не сложно. Машка сегодня с новыми друзьями пойдет в кино, значит вечером Наде делать особо нечего. Новых подруг ей завести так и не удалось, хотя соседки были всегда очень приветливы и часто приглашали на чай. Да Надя все не могла взять в толк, что они от нее хотят? Иначе к чему эта вежливость такая? Надя не понимала, потому и сторонилась.
На складе Надя была во второй раз. Первый раз помогала принимать товар старшей по цеху. Сегодня принимала сама. В один момент Надин взгляд упал на еще не расфасованные бюстгальтеры. Конечно, Наде давно хотелось примерить их. Хотя бы один. Не часто ей доводилось в итальянских кружевах форсить. А тут можно – совершенно бесплатно.
Она очень быстро надела его и решила не снимать. Ну, подумаешь, что они, от одного бюстгальтера обеднеют что ли? Надя точно знала, что не обеднеют. И решила натянуть на себя еще один. Поверх того. Где один, там и два.
На всякий случай Надя огляделась по сторонам, не видит ли кто, как взрослая женщина неуклюже натягивает поверх одного лифчика другой. Вроде, не замечена.
Довольная успешно проделанной операцией Надя накидывала свой старенький любимый плащ, опять же купленный в комиссионке. Осень была тут теплая, но дождливая.
Надя поднялась в цех и направилась к выходу. Обычно дружелюбный и улыбчивый охранник на этот раз насупил брови и сделал несколько шагов Наде на встречу, загораживая ей проход. Надя занервничала, но виду не подала. Попробовала улыбнуться и обойти старичка, но в этот момент ее окликнул начальник цеха.
— Надежда, здравствуйте! Пройдемте в мой кабинет. Я бы хотел с вами поговорить.
В его добром низком голосе Надя не услышала ни ноток возмущения, ни злости. Поэтому понять, разоблачена она или нет, так и не смогла. Но чувство стыда разрумянило лицо Нади так, что она напоминала матрешку.
Сразу после того, как за Надей закрылась дверь, начальник предложил ей присесть. А потом и вовсе задал вопрос, который ввел ее в ступор:
— Надежда, — мягким голосом начал он, — вы в чем-то нуждаетесь?
— Нет. Что вы?
— Надежда, мы увидели на камерах, что вы пытаетесь пронести на себе два бюстгальтера.
Что? Камеры? У них тут камеры?
Щеки Нади стали пунцовыми, она опустила глаза, не находя в себе сил сказать хоть что-то. Да и что она могла сказать?
Надежда, — продолжил начальник цеха, — мы ценим каждого нашего сотрудника, и нам важно, чтобы у вас все было хорошо. У вас все хорошо? Вам не хватает зарплаты? У вас нет белья? Вам нужна помощь?
Даже бывший муж Нади не принимал такого активного участия в ее судьбе.
Да уж, так странно ее еще не увольняли. Хотя в эту секунду она ясно себе представила запись в трудовой: уволена за хищение имущества. У ее отца была точно такая же. Дом же строить всем нужно было…
Надя не понимала, что сейчас нужно отвечать. Что говорить, чтобы ее не уволили.
Решила говорить честно: всё хорошо, зарплаты хватает, да и белье в общем-то есть.
— Тогда я предлагаю вам пройти на второй этаж в третий кабинет.
— Меня уволили? – робко, не отрывая глаз от пола, произнесла Надя, предполагая, что ее направляют в отдел кадров. Хотя на ее памяти он был на первом.
— Нет, это кабинет нашего корпоративного психолога. Я думаю, вам необходимо с кем-то поговорить по душам. Я в этом не так хорошо, как Мари. Я предупредил ее, она вас ждет.
В тот вечер Надя решила пройти домой пешком. Ей было непонятно, почему? Нет, не почему она украла два бюстгальтера, а почему ее не уволили? Почему Мари так мягко с ней говорила? Почему начальник цеха вел себя так, словно это он у нее что-то украл, а не она у него? Почему эти люди так приветливы и дружелюбны? Что они все от нее хотят, в конце концов?
Добравшись до квартиры и заварив чай в прикуску с комковым сахаром, Надя долго вспоминала, как увольняли ее мать, упрекая в порче имущества. Хотя та печатная машинка уже пришла с браком. Но в то время кто-то должен был быть всегда крайним. Маме просто повезло – оказаться в ненужное время в ненужном месте. Так «везло» многим. Отец таскал балки со строительных объектов, потому что на его зарплату дом можно было бы строить вечность. После записи «уволен за хищение имущества» дорога было только в уголовщину – за спекулянтство сажали.
Советский Союз не просто был каким-то определенным режимом ил системой. Советский Союз был образом жизни. Украсть что-то с завода – было почти гордостью. Крутить счетчик в другую сторону – вынужденная экономия.
В Надину систему координат никак не вписывалась сегодняшняя ситуация на работе. И вряд ли когда-то впишется. Но спустя несколько месяцев она перестала ждать подвоха, и училась принимать доброту и верить в искренность. Получалось плохо. Осторожность въелась глубоко в кожу.
Надя смогла почувствовать себя в безопасности только спустя много лет. Вместе с этим чувством пришла и беспечность. В Наде умирал Советский Союз, и она как будто даже с удовольствием его хоронила. Ей оставалось только радоваться тому, что он так и не родился в Маше. Значит ее жизнь будет другой.
Слава Богу, — подумала Надя, укладывая в корзинку свежеиспеченные булочки с повидлом, специально приготовленные ею для пикника с коллегами по цеху.
Мавиле Халил