Папа, попроси Бога – пусть он их накажет

Когда умирал мой отец, в один из его последних дней, вернее ночей, жизни к нему вернулось прошлое. Он забивался в угол, закрывал голову руками, как от удара, плакал и трясся всем телом.

Было видно, что он не просто сильно напуган – отца буквально трясло от ужаса. А потом он стал причитать по-татарски: «Мама-мамочка, зачем они затолкали нас в этот вагон, куда нас везут, я хочу домой», «Я должен найти еду, я должен найти еду», «Как холодно, как страшно», «Проклятая Советская власть, сколько людей она убила».

Он много чего говорил и выкрикивал в этом своём полубреду страха. Вспоминал и немцев, которые его – мальчишку чуть не расстреляли, и своего отца, ругая за то, что «бросил семью» (деда арестовали в 37-м и больше его никто не видел), и лесоповал, и холод тайги (папе и это пришлось пережить). Мы с сестрой только гладили папу по голове, как ребёнка, вытирали ему слёзы и повторяли: «Къоркъма, бабам, къоркъма» (Не бойся, папочка, не бойся). Я и сейчас, когда отец уже 4 месяца как лежит в родной земле, не могу отвязаться от этой фразы. Я снова и снова прошу «Къоркъма, бабам, къоркъма». Мне всё кажется, что ему по-прежнему очень страшно.

Я никак не могу осознать: как в большом и сильном человеке, который дожил до 86 лет, был опорой, кормильцем и защитником не только всего нашего большого рода, но и каждого, кто приходил к нему за помощью, все эти годы, оказывается, жил испуганный насмерть ребёнок.

А ведь мой отец, действительно, был одним из самых сильных людей, которых я когда-либо встречала в своей жизни – сильным и физически, и характером своим несгибаемым, горячим и упорным. Я помню, как однажды в детстве привела толпу своих одноклассников к нам домой и попросила папу: «Они мне не верят, что ты рукой камни ломаешь. Покажи им, что я не вру». И папа клал на одну ладонь камень и ребром другой ладони разбивал его на два куска. Этому секрету его научили пленные японцы, чей лагерь для военнопленных был рядом с гетто, где в узбекском Ангрене держали крымских татар. Туда – в Ангрен, куда были депортированы почти все родственники, сбежала из Ферганского гетто моя бабушка Мумине с тремя детьми. Им удалось улизнуть от коменданта спецпоселения на станцию и сесть в товарный вагон, в котором стояли бочки из-под селёдки с крутым соляным рассолом – в них они и прятались на остановках поезда, с головой уходя в этот рассол. А из Ферганы они бежали от голода, ведь старший сын – мой отец, которому тогда было 12 лет, работая пастухом у зажиточного узбека, получал одну маленькую лепёшку в день. Её делили на четверых, но кусочек лепёшки не унимал голод.

Однажды, опять в детстве, когда я бросила кусок хлеба в мусорный ящик, отец усадил меня и рассказал свой сон-воспоминание, который преследует его много лет – его братишка Энвер просыпается среди ночи, трясёт его за плечи и, плача, повторяет, как заведённый, одно и то же слово «отмек-отмек-отмек». «Отмек» – это хлеб.

Никогда не думала, что я когда-нибудь об этом публично расскажу – слишком больно. Если бы такая же боль, мегатонны которой хранятся в истории каждой крымскотатарской семьи, имела силу динамита, море, чёрное от нашей беды, вышло бы из берегов, задрожали бы небеса и горы, содрогнулось бы всё вокруг…

Всё, кроме совести подлецов! Она – подлость живее всех живых, пережила и Берию, и Сталина и продолжает питать их нынешних приспешников. Для того, чтобы убедиться в этом, надо просто открыть вышедший недавно школьный учебник для 10 класса «История Крыма». Жаль, что его не успел прочесть мой папа. Его бы «утешило», что когда его – 12-летнего «коллаборанта» везли в чумном вагоне в депортацию, там его, оказывается, ждали 5 000 рублей ссуды на «строительство домов и хозяйственное обзаведение». Когда он – ровесник моей внучки-шестиклассницы – работал, чтобы прокормить семью, от зари до зари за одну лепёшку, а его братишка плакал ночами, прося хлеба, крымским татарам, оказывается, выделяли муку, крупы и овощи «бесплатно, в расчёт за принятую у них в местах выселения сельхозпродукцию и скот». А от моей мамы, которая, выйдя замуж за отца, пришла жить в землянку его семьи (а моим родителям было уже по 19, то есть после депортации прошло 7 лет), оказывается, хитро скрыли, что крымским татарам сразу после высылки «выделяли приусадебные участки для улучшения материально-бытового состояния».

Кто-то скажет: ничего удивительного, этот бред уже тиражировали сталинские советские «историки» в 40-50-60-х годах, чтобы оправдать преступление депортации целого народа. Они – гуманисты уже рассказывали небылицы о том, что «предателей-крымских татар» везли в ссылку не на смерть от голода и болезней, а на курорт. Их «труд» давно уже оплёван и выжившими свидетелями депортации, и настоящими историками, и имена этих подлецов, опозоренные их бесчеловечной ложью, давно забыты, и даже изданы высочайшие Указы о «восстановлении исторической справедливости, устранении последствий незаконной депортации».

Ан нет, жива-живёхонька подлость. Оплачивается гонорарами, множится тысячами тиражей, лезет в детские души, чтобы обеспечить себе безопасное будущее, желая воспитать себе подобных.

И не важно, на самом деле, какие фамилии сегодня носит подлость. Примечательно, кто был у этих «историков»-авторов учебника «научными редакторами». Среди них, к примеру, сенатор Сергей Цеков. Его имя здесь стоит, как такая себе печать «Одобрено властью»?

Я знаю, что напрасно взывать к совести тех, у кого её нет. Поэтому просто опять буду повторять «Къоркъма, бабам, къоркъма». И еще: «Папа, попроси Бога, пусть он их накажет».

Лиля Буджурова

Источник