Гул за столом стоял знатный, и громче всех было слышно Энвера-дайи – он поучительным тоном декламировал прописные истины степных татар, относиться к которым, судя, по его словам, нужно наибольшим образом серьёзно. Нужно отметить, что сам Энвер-дайишка недавно сам шокировал всех родственников, учудив такое…
Я, пожалуй, начну сначала, чтобы вы более полно представили себе всю картину. Дело было на прошлой неделе, как раз в тот вечер, когда от непогоды выключился свет.
В светлой комнате, середину которой нагло занял громоздкий деревянный стол, сидела семья в неполном составе и с нетерпением ожидала начала трапезы. Хозяйка деревянных скалок, а по совместительству – дочь, жена и мама, увлеченно шевелила плечами, укрывшись от присутствующих плотным «маминым» халатом в синий цветочек. Поддержать разговор за столом пыталось радио в углу комнаты, передавая тревожную сводку о погоде на ближайшие часы. В подтверждение этих слов ветер настойчиво постучал ветками джанкойской сакуры в окно, от чего лампы в люстре, испугавшись, погасли, выливая последние капли света на головы сидящих.
— Вот тебе два! – на вдохе обронил почетный, и по стечению обстоятельств, самый старший представитель этой ячейки общества, перекладывая первую мысль из руки в руку, пока его не застала врасплох непогода.
– Что-то сегодня не складываются отношения со стихией, – всматриваясь в серьёзное лицо супруги, сказал Зеври-агъа, выискивая в происходящем общие черты. Та, в свою очередь, продолжала выстраивать аккуратную пирамидку из влажных осколков тыквенных семечек, будто приводя свои мысли в порядок, а заодно разминаясь перед многообещающим ужином, ожидание которого каждую новую минуту превращалось в непреодолимую муку.
– Къызыыым, – выковыривая семечку между зубов, прошипела свекровь, – когда будет готов ужин? Дети проголодались! – театрально изобразив заботу, она замаскировала шерстяным платком глухой рокот в самом сердце желудка. – Да и мы тоже с работы, папа вон сам не свой, – указала она носом в сторону мужа, собрав остатки любезности за годы совместного проживания. Отец мудро скрипнул стулом, всматриваясь в неожиданно замолчавшую люстру.
Названную дочь звали Зарина, и на её груди почетно красовалась бумажная медаль «мама года». Её декретный отпуск хорошо перевалил за десять лет. Хотя это летоисчисление никак не совпадает с календарным, общечеловеческим. Здесь работает собачий принцип: посидел с ребёнком три года, в миру это – лет девять, не меньше. А ежели больше трёх, тогда в ход нужно пускать геометрическую прогрессию и её сухой расчет. В остатке, оказавшись на воле, получаешь огромные синяки под глазами, отдаленно напоминающие полумесяц в священный праздник Рамазан и немного просевшую осанку, линию которой все время пытается поправить заботливый муж, одним глазом скользя по голубой поверхности экрана телевизора. Декретный отпуск… да кому вообще приснилось так небрежно и халатно обозвать этот физически и морально тяжёлый отрезок времени?! И давайте начистоту, отпуском эту жизнь назвать сложно. Это какой-то вечный субботник, с редкими почётными грамотами по объединяющим всю родню праздникам, и ни копейки на карман, старый потрёпанный карман банного халата, но всё-таки.
Погрузившись по уши в свои мысли, Зарина на выдохе впечатала кусок теста, слепленного в форме головы свекрови, в эмалированный фамильный таз зелёного цвета, издав глухой стук, будто хлопнувшая от ветра дверь сарая на другом конце участка. Ужин обещал свежие янтыки, которые были жалкой пародией пышным свежепожаренным в казане чебурекам. Но настойчивость Зарины сделали свое подлое дело и враждебное блюдо со скрипом вошло в рацион местных жителей с их неумолкающей ветрами степью.
– Мама, мы ничего не видим, – будто сговорившись, закричали дети, ёрзая на стульях с белыми спинками. Комната наполнилась детским смехом, заполнив её до потолка. Невестка, скрипнув тумбочкой, ловко выловила среди прочего пару свечек, заботливо завернутых в старый номер газеты «Янъы Дюнья». Комната заиграла тенями сидевших за столом людей, рисуя их живые образы на зеленые стены.
Входная дверь привычно скрипнула, из прихожей комнаты с теплыми полами, которую столичные люди называют «Эркер», донеслась возня, словно кто-то в спешке снимая обувь, опасался пропустить что-то важное. В дверях появился мужчина высокого роста с благородными усами. Путь себе он освещал обжигающей пальцы зажигалкой. Дети выпрыгнули из своих мест и с общими лозунгами кинулись к ногам этого статного со всех сторон мужчины. Его звали Энвер – представитель говорящей интеллигенции, отец четверых детей, почётный гражданин города и района. Взгляд его выражал дежурную обеспокоенность за будущее народа, о чём он неоднократно проговаривал на родственных курултаях, отстаивая в жарких спорах общую концепцию развития языка и культуры.
Подкинув на руки самую младшую дочку, молодой глава семьи шагами поделил комнату на две неравные части, направляясь к умывальнику.
– Ну и погода, я вам скажу! В городе невозможно проехать, одни женщины за рулем, – возмущённо сказал Энвер, закинув белое полотенце для рук на плечо.
– Дорожный матриархат, не менее! Куда делись эти нежные, простые девушки, не пойму! – вопросительно посмотрел автолюбитель на перепачканную мукой щеку жены и, не дождавшись какой-то реакции, сел за стол, задвинув под собой стул.
— Вот в наше время… ты чтоооо, какой там за руль, за стол не разрешали женам садиться! – ностальгируя, протянул Зеври-агъа, – так и сидели в углу, пока сам не позовешь, – мечтательно закончил он.
— Это в вашем ауле под Каттакурганом женщины по углам сидели, – переходя на рык отрезала Пера-та, с усилием почётного винодела раздавив большой палец ноги супруга, отбив все желание продолжать диалог у последнего.
– Проблема нашего народа знаете в чём, – отодвинув немного солонку в сторону, сказал Энвер, – нас мало. Сколько девушек ходит незамужних, сколько разведенных – просто беда!
Зарина собрала остатки теста с пальцев и бросила в раковину, вопросительно рассматривая шикарные усы оратора. Энвер ощутил на себе тяжелый взгляд благодарного слушателя и, немного смягчив тон, продолжил:
– А в это время наши любимые, трудолюбивые жены в поте лица воспитывают детей, будущее нашего народа. Но ситуация в корне не меняется, по факту нас все равно мало, – поменяв местами ложку с вилкой сказал он, – не справляются наши родненькие. А как помочь, ума не приложу.
– Надо перенимать мировой опыт, – неожиданно включился в беседу пострадавший глава семьи. – Однозначно, перенять опыт успешной страны и внедрить её на уровне семьи и участка! Только так у нас есть шанс что-то поменять, сдвинуть с места намертво застрявший обоз семейного очага, направиться, наконец, навстречу процветанию и изобилию.
– Да куда уж дальше! – с апатией сказала Пера-та. – Что ещё такого можно нафантазировать, чтобы просто лопнуть от счастья, не отходя от кассы. Итак, всему рады, всё есть. Углём перестали топить, носки штопать, обеды в банках таскать, – путаясь в перечислениях, загибала пальцы она. Всё хорошо, вот оно – счастье, покой и уют.
– Да что вы понимаете, мама! Народ наш в опасности! Вон, возьмите Арабские Эмираты, почему они такие успешные? Потому что у каждого араба по две-три жены, вот они и успевают всё: и рожать, и работать, и богатеть. Считаю мы просто обязаны перенять положительный опыт! – закончил делиться мыслями Энвер, опираясь руками на спинку стула.
Поданные к столу янтыки как раз совпали с окончанием бравады молодого главы семьи, но никто на это не обратил внимание и к еде не притронулся. Участники вечернего диспут-клуба молча переглядывались, пытаясь уловить что-то важное, витавшее в комнате, но что конкретно – было точно не ясно.
В комнате повисла пауза. Слышно было, как горят свечи. Ветер за окном приглушённо подвывал. Непогода стояла на своём и не желала отступать. В прихожую неожиданно для всех кто-то вошёл, издавая дежурные звуки приветствия. Энвер привычно достал зажигалку и направил огнедышащее устройство в сторону темноты. Слабый пучок света обнажил контуры молодой девушки с огромной тарелкой в руках. Сомнения таяли на глазах, и, убедившись наверняка, Энвер запел, как соловей:
– Проходите, проходите! Какие гости, как это вас угораздило в такую непогоду-то? – заигрывая, пританцовывал он вокруг нежданной гостьи.
Пера-та выпрыгнула со своего места, забрасывая гостью уж сильно сладкими комплиментами, от которых у присутствующих во рту сделалось приторно сладко. Этой девушкой оказалась соседка Ленмара. Работала она кредитным экспертом в торговом центре и находилась в активном поиске спутника жизни, ежедневно надевая на себя яркий боевой окрас индейцев с мыса Доброй Надежды. В руках она держала огромную тарелку, до верху наполненную чебуреками, которые своей свежестью просто взбесили невестку Зарину. Энвер ловко перехватил гостинцы и поставил их во главе стола, обидно отодвинув янтыки в сторону. Присутствующих этот произвол устраивал, и все принялись активно разбирать чебуреки по тарелкам, напрочь забыв о маме, дочери и жене в одном образе.
Зарина стояла возле холодильника с оклавом* в руке и не знала, как на все это реагировать. Неожиданно Энвер подскочил на обе ноги, упираясь коленями в ножку стола и, выдержав неуверенную паузу произнес:
– Семья, у меня для вас новость: я вижу Ленмару своей второй женой…
На подоконнике растеряно мяукнул котёнок, Зеври-агъа держал масляными пальцами укушенный чебурек и не сводил глаз со своей жены. Та растерянно улыбнулась и сказала:
– Сыночек, главное, чтобы ты был счастлив – это для меня высшая награда, – будто тост на свадьбе сказала она и хотела уже обнять своё чадо, чему самым противным образом помешал стол, испортив ощущение мига счастья.
Всё бы хорошо, если бы не одно НО, которое стояло с оклавом возле холодильника…
Дилявер Алимов
- Окълав – скалка