Для меня история Биюк-Янкоя (ныне Мраморное, Симферопольского района) представляла большой интерес, поскольку это крупное горное село (как и многие другие крымскотатарские села горного Крыма) в годы оккупации сожгли фашисты. Мне удалось побеседовать с уроженцем Биюк-Янкоя Мустафой-агъа Сеитаблаевым. Его жена была уроженкой села Чоргъуна Балаклавского региона.
Мустафа Сеитаблаев родился в 1929 г. в селе Биюк-Янкой. Его отца звали Сеитабла, мать – Хурзаде (она была уроженкой соседнего села Кызыл-Коба).
Отец Мустафы-агъа был известным бригадиром колхозной табаководческой бригады. До 1941 г. все в селе работали в колхозе. Довоенные годы были голодные, хлебом не наедались.
В селе Биюк-Янкой особо было развито табаководство и животноводство. Колхоз зарабатывал в основном за счёт табака. Нужно было каждый год выполнять план, несмотря на погоду и урожайность.
Государство давало семена табака, с 1 марта их сначала сажали в парнике, получалась рассада («фиде»), потом, уже в мае, эту рассаду высаживали в поле. Это была тяжёлая работа. На арбе возили воду в бочках, поливали, под каждое растение наливали одну кружку воды. Все дети работали и помогали колхозу. Один делал ямки в земле с помощью палочки («чув» – штырь), другой – бросал рассаду, третий – поливал, а девчонки шли за ними и закрывали корни рассады землей.
После того, как табак вырастал, собирали его листья («тютюн хырар эди») в корзину («тарпи»), приносили в табачные сараи, где их нанизывали на иглы. Потом листья сушили, а зимой делали табачные пачки и тюки. Выращивали табак сорта дюбек.
Зарплаты в колхозе не было, оплата осуществлялась натуральной продукцией, в зависимости от количества трудодней у колхозника. Если в колхозе был хороший урожай в конце года, что-то выдавали, а так весь урожай государство забирало себе. При этом все хвалили государство, потому что, если что-то скажешь против – наказывали.
В конце сезона, обычно осенью, смотря сколько у каждого было трудодней, могли выдать на семью по 3-4 кг брынзы («пенир»), 2 кг мёда, 5-10 ящиков помидор и т. д. В колхозе работали от зари до зари («кунь догъмаздан ишке кет, акъшам кунь къонгъанда къайт»).
Без зарплаты было сложно выжить в селе, спасали свои огороды, сажали картошку, имели домашний скот. В лесу росли дикие груши («ахлап»), дикие яблоки («аджалма»), кизил («чум, хызылчых»), шиповник («итбурун»), лесные орешки («фындыкъ»), мушмула («мешмулла»), крымская рябина («ювез»).
Как-то ещё до войны мать Мустафы послала детей собрать кизил для варенья. Дети собрали, но в лесу их ждал лесник, который запретил собирать лесные ягоды, а весь собранный кизил отобрал. Дети плакали и так и вернулись домой ни с чем.
В Биюк-Янкое была крымскотатарская школа-семилетка. Всё русскоязычное население Крыма, особенно в сёлах, знало крымскотатарский язык. Мустафа до войны успел закончить 5 классов, потом не учился.
Военные годы и годы оккупации Крыма фашистами Мустафа-агъа запомнил хорошо. С началом войны всех мужчин призывного возраста забрали на фронт в Красную армию, в том числе старшего брата Мустафы.
По словам Мустафы-агъа, около села Биюк-Янкой был лесной сад («чайыр») – там советские войска пытались организовать оборону. Ребята увидели около села Шумхай наступающих фашистов на мотоциклах и танках. А у советских солдат на двоих была одна винтовка – как они могли противостоять танкам? Советские солдаты немного постреляли и убежали в лес, потом подняли белый флаг и сдались в плен.
В Биюк-Янкое жили одни крымские татары. Всё руководство сельсовета и колхоза состояло из коммунистов-крымских татар, Халиль-агъа был председателем колхоза.
Уроженцем этого села также являлся Рефат Мустафаев – до войны 3-й секретарь Крымского обкома партии, а во время войны – комиссар Восточного соединения партизан Крыма, после выселения нашего народа из Крыма – активный участник движения за возвращение народа в Крым и полное восстановление прав.
В селе был ещё один Рефат Мустафаев (родственник Мустафы-агъа, был женат на дочери его дяди – Зере-апте) – он возглавлял партком колхоза в Биюк-Янкое, а с началом оккупации Крыма ушёл в горы к партизанам.
Сейчас мало пишут и скрывают факты участия крымских татар в партизанском движении Крыма. Ведь в 1941 г. партизаны ещё могли прозимовать на старых запасах, но запасы быстро закончились, начался голод. А оккупация продолжалась до апреля 1944 г.
Обеспечением партизан продуктами занималось крымскотатарское население горной части Крыма. Именно за это фашисты сожгли примерно 127 сёл горного Крыма. Фашисты сожгли не только Биюк-Янкой, но и соседние сёла Терс-Конды и Кызыл-Коба.
Как-то во время оккупации Крыма фашистами отец Мустафы отвёл сыновей в лес под видом того, что идут за дровами, с двумя большими буханками хлеба, спрятал их в лесу и сказал, чтобы об этом никому не говорили и запомнили это место. Через 2 дня отец опять дал 2 буханки хлеба, чтобы сын Мустафа отнёс их партизанам. Мустафа пошёл через окраину села, чтобы никто из односельчан не видел – ведь в селе были люди, которые работали на оккупантов. Они могли сообщить об этом фашистам.
Снабжать партизан было опасно, так как за это могли расстрелять не только фашисты. Также было известно о негативном отношении к коренному населению Крыма командующего партизанским движением Мокроусова. Были известны случаи, когда партизаны расстреливали появившихся в лесу крымских татар. В июле 1942 года за пьянство, бездарное руководство, избиения и расстрел командирских кадров Мокроусова сняли с занимаемой должности и эвакуировали самолётом в Москву. Мустафа-агъа лично видел Мокроусова.
Мустафа снова нашёл это место под деревом и спрятал там 2 буханки хлеба. Так много раз он ходил в течение оккупации. Глава парткома колхоза Рефат Мустафаев из их села был в горах и это по его поручению отец Мустафы снабжал партизан. Рефат Мустафаев каждый раз видел, как Мустафа оставляет провиант для партизан. Рефат Мустафаев был партийный, а фашисты убивали всех коммунистов. После окончания войны Рефат Мустафаев вернулся в Биюк-Янкой.
У них в селе много кто помогал партизанам, ведь там, в лесу, были родственники и односельчане.
Был в селе некий Абляким-эмдже – он имел арбу («арабаджи»), под видом, что идёт за дровами, на повозке возил партизанам продукты, которые давали янкойцы – кто сколько мог. «А сейчас нас считают продажными. И это за нашу помощь партизанам», – жаловался Мустафа-агъа.
Во время оккупации советские самолёты бомбили Крым. От бомбёжек постоянно тряслись стёкла . В Симферополе бомбили вокзал.
Как-то Мустафа и другие ребята игрались в игру ашыкъ. Они увидели, что из под скалы Токъмакъ-къая к ним навстречу летят 2 самолёта. Из одного начали стрелять пулемётной очередью по детям, всё было в пыли, но хорошо, что никого пулей не задело. На самолёте Мустафа увидел красную звезду…
Самолёты бросали бомбы и на Токъмакъ-къая. Дети ходили туда, игрались с бомбами, пытаясь их взорвать, кидали в них камни. Мустафа-агъа помнит девушку по имени Айше, которую, как и тысячи других молодых людей, фашисты отправили в Германию на принудительные работы – она так больше и не вернулась.
С началом оккупации Крыма колхозное стадо угнали в горы к партизанам. Фашисты, придя в село, расформировали колхоз. У жителей села оставалось по 5-10 овец, каждый сам содержал домашний скот рядом с селом. Но и эти домашние животные были объектом нападения – как со стороны партизан, так и со стороны румын – они воровали овец.
Как-то Мустафа с другими ребятами (их было семеро) пасли свои стада и игрались, было время обеда, вдруг их окружили румыны («сарып алгъанлар»), но тут же напали и партизаны, началась перестрелка. Партизаны отобрали овец.
Фашисты посчитали, что Мустафа и его друзья снабжают партизан, за это их повезли в село Шумхай. На самом деле ребята просто пасли овец. Румыны построили всех ребят в ряд перед станковым пулемётом. Мустафа уже думал, что расстреляют. Ребята стоят и плачут. Потом прибежал один из фашистов и отменил расстрел, ребят снова заперли в доме с железными кроватями в селе Шумхай, они там переночевали, всю ночь их охранял караул.
В этот же день село Биюк-Янкой сожгли фашисты. Мустафа видел, как горит село.
Мустафа уже потом от родителей узнал, что фашисты дали биюк-янкойцам 3 часа на сборы, чтобы успели взять свои пожитки и выйти из дома. Всех селян расселили по другим сёлам Симферопольского района.
На второй день Мустафу и других ребят пешком («джаяв») заставили идти в соседнее село Ёлман (Джалман) – там было место, где казнили людей. В одном доме закрыли, там они провели 3 дня, потом их отвезли в Симферополь. Там с ними поговорил переводчик, который знал крымскотатарский язык, спросил у ребят: «Что случилось?»
Ребята рассказали, что пасли овец, вдруг появились румыны и партизаны, началась перестрелка, румыны забрали их и посадили, а село сожгли, теперь они не знают, что делать? Фашисты их отпустили и сказали идти искать родственников. Мустафа нашёл своих родителей, все обрадовались, узнав, что он жив.
Выселение из Крыма. 18 мая 1944 г.
В апреле 1944 г. советские войска освободили Крым от фашистов. К этому времени янкойцы были разбросаны по сёлам Симферопольского района, так как Биюк-Янкой сожгли фашисты за помощь партизанам.
Мустафа-агъа вспоминал, что до апреля 1944 г. они жили под Симферополем, в местности «Коммуна», это ныне пос. ГРЭС.
С приходом советской власти возвращались старые порядки. В Биюк-Янкое нужно было снова организовать колхоз. Отца Мустафы позвали в райисполком. Зная, что до оккупации он был бригадиром табаководческой бригады, ему поручили возглавить колхоз в селе. Он должен был снова собрать янкойцев и возвратить их в родное село.
Семья Мустафы-агъа вернулась в Биюк-Янкой, но они увидели, что от домов остались одни стены. Их дом тоже сгорел, остался только подвал – там они и жили. В семье было семеро детей. Только у дяди остался не обгоревшим маленький дом.
Мечеть в селе фашисты тоже пожалели – не сожгли!
Биюк-янкойцы стали постепенно возвращаться в село («яваш, яваш кочип»). Советские власти приказали не ремонтировать дома, а только посадить огороды и пшеницу. Это было странным. Люди всё равно стали ремонтировать свои обгоревшие дома, ведь оставались только одни стены из камней.
Всех мужчин призвали в трудовую армию. Отца Мустафы тоже хотели забрать в трудармию, но не взяли. Даже пришли из НКВД проверять его документы – думали, что он сбежал из трудовой армии. Но у отца с документами всё было в порядке.
В один из вечеров к мечети приехали военные на новеньких американских грузовых машинах «Студебеккер» – о цели приезда они ничего никому не сказали.
Все ночью спали, а в 4 часа утра отец разбудил детей и сказал: «Вставайте!» Дети быстро встали, оделись и начали грузить свои пожитки на грузовую машину, но работники НКВД оттуда всё скидывали на землю.
У семьи была мука. Мельница была далеко от села, поэтому они намололи про запас 10-15 мешков. Из всего имущества у семьи ещё была арба и лошадь – всё это, естественно, осталось в селе.
Во время выселения собаки скулили и лаяли. «Копеклер джылап къалды», – вспоминает Мустафа-агъа.
Среди сотрудников НКВД был один партизан из села Пайляр – Мустафа его узнал, ведь он снабжал их продуктами. Так этот партизан тоже выбрасывал вещи из машины, куда выселенцы пытались загрузить свои пожитки. Уже после возвращения в Крым Мустафа-агъа снова увидел этого партизана. «Я всё это видел, если всё это говорить – целая книга выйдет», – говорил Мустафа-агъа.
Всех биюк-янкойцев при выселении собрали возле мечети, школа и дома были сожжены. В мае 1944 г. в селотолько начинали возвращаться односельчане, поэтому выселенных из села 18 мая было мало. Всех повезли на станцию в Сарабуз, где погрузили в вагоны и отправили в Среднюю Азию. В пути они провели 17 дней.
В дороге были остановки. Все голодные, кто успевал – пытался что-то приготовить. Объявляли, что поезд будет стоять полчаса. Люди начинали бегать, искать воду. Кто находил – делился с тем, кто не нашёл. Люди пытались соорудить быстро печку на камнях, искали топливо и дрова, чтобы приготовить лепешки, но это не всегда удавалось. Могла одна сторона пропечься, а другая – нет. Когда поезд трогался, кто-то успевал взять с собой приготовленное, а кто-то – нет. Вот так мучили людей.
В их вагоне никто не умер, но были роженицы. Вообще, в поезде были, в основном, дети, женщины и старики.
Попали они в Ташкентскую область УзССР, в Пскентский район. 40 семей янкойцев отправили в колхоз имени Тельмана, заставили всех работать.
Это было испытанием для людей, особенно для старшего поколения. Около половины умерло от голода и болезней (в основном – от малярии).
Мустафа всё это видел – каждый день хоронили людей. Его мать Хурзаде и отец Сеитабла привыкли пить сырую воду в Крыму, заболели малярией и умерли. А старший брат в это время был на фронте. Семеро детей остались сиротами.
В больницы люди боялись ходить. Говорили, что оттуда люди не возвращаются. Мустафа был в больнице, но сбежал оттуда. От малярии тогда давали акрихин – лекарство жёлтого цвета («сап сары»). «Мне лекарство давали, уколы не делали. Особенно много в больнице умерло наших стариков», – вспоминает Мустафа-агъа.
Мустафа-агъа с благодарностью вспоминает председателя колхоза в местах ссылки: «Он старался для людей, не заставлял работать на жаре, на солнце. Он был из бедных, при царе был батраком. Он говорил, что мы «мехман адамлар» (с узбекского mehmon, мехмон – гости, приезжие), они не привыкли к жаре».
Мустафа попал в бригаду по выращиванию пшеницы, от голода они так не страдали, как в других местах. Его два родных брата тоже работали в колхозе. Нужно было косить пшеницу, потом относить снопы на ток. Мустафа гонял вола («огюз айдай») для молотьбы («арман бастырмах»). В колхозе их кормили 3 раза в день.
Жили в условиях спецрежима, выезжать из района запрещалось, нужно было ходить и отмечаться у коменданта. Комендант был по фамилии Евдокимов, один комендант был из казанских татар.
К зиме они с братьями сделали запасы зерна – где-то 2 тонны. Председатель колхоза дал им огород, чтобы посадили для себя кукурузу и картошку. Но в этом году колхоз план не выполнил. Кто-то донёс, что у братьев Мустафы есть запасы зерна. Из колхоза пришли и отобрали пшеницу в колхозный амбар.
Как раз нужно было ходить на подпись к коменданту. Брат дал 1 пуд муки коменданту Евдокимову. В благодарность комендант пошёл в колхоз разобраться, почему отобрали у братьев зерно. Через какое-то время им потом вернули часть пшеницы.
В тех местах, куда они попали, узбеки хорошо приняли крымских татар. Их не обзывали «продажными», жили мирно. Люди начали перенимать местную культуру и порядки.
Зимой каждую неделю собирались у кого-нибудь дома или в чайхане. Их было 15 человек. Многие репрессированные уехали из колхоза в Алмалык.
Мустафа всю жизнь проработал в колхозе – сначала трактористом, потом комбайнёром. Вернулся в Крым, жил в селе Доброе-3, что рядом с его родным селом Биюк-Янкой. Сейчас там мало населения. Все земли биюк-янкойцев раздали переселенцам под дачи.
Воспоминания Мустафы-агъа о Биюк-Янкое
По словам Мустафы-агъа, село было большим по количеству населения, по сравнению с соседними сёлами. Все жители были крымскими татарами.
Мустафа-агъа называл янкойцев людьми средней полосы Крыма («орта халкъ»). В языковом плане это была зона смешения диалектов – степного и южнобережного, кипчакской и огузской группы языков. Также в диалекте Биюк-Янкоя есть румейские взаимствования. В антрополоическом плане это европеоиды, могли быть и смешанные типы. Жили в сёлах салгирской долины и выходцы из южнобережных сёл. В частности, тётя моей мамы Диляра Аппазова имела корни из Алушты по материнской линии.
В Биюк-Янкое было 4 квартала: Ашагъа маале, Орта маале, Юхары маале, Таш къора.
В каждом квартале была мечеть, но в советское время их уничтожили. К 1941 г. в селе оставалась только одна мечеть, из которой советские власти сделали склад для школы.
Когда пришли в Крым фашисты, мечеть снова открыли и биюк-янкойцы начали там молиться и делать намаз. Во время поста Ораза читали теравих («Ораза вахытында теравий намазлары»).
Большое мусульманское кладбище в селе было одно, надмогильные камни («баш таш») были с надписями на арабской графике. На кладбище рос дикий шиповник («ит бурун»), традиции сажать деревья не было.
После выселения нашего народа из Крыма советские власти и переселенцы растащили могильные камни на стройку. Мустафа-агъа как-то видел колхозную ферму («мал фермасы»), в стенах которой были баш таш с арабской графикой.
В Биюк-Янкое был один общественный кран – фонтан (чешме), там постоянно текла вода, также были в селе колодцы («къую»).
У семьи Мустафы-агъа дом был двухэтажный, крыша была покрыта черепицей («кирамет»).
В селе больше было одноэтажных низеньких домов («алчак эвлер»), но встречались и двухэтажные. У них в селе домов с земляной крышей, как это было у татов на южнобережье, не было. На крыше был жёлоб («улукъ») для отвода воды. У них было 4 комнаты в доме, называли «дёрт козьлю эв», также были комнаты «клер», «аят» (хаят), «арт эв». При входе была софа.
В комнате на полу лежали кошма («кийиз») и ковры («килим»), а на них уже матрасы («миндер»). Могли сидеть в комнате на сетах (диван без спинки). В комнате были полки («раф»), там находились казаны.
Дома были сделаны из камней пляки-таш. В доме был подвал («баз»). Рядом с домом был сарай («аран»).
Во дворе были ворота («кочюрме къапу»). Кочюрме – это ворота из веток
В селе Биюк-Янкой было развито овцеводство, особенно каракулевое. Каждый год колхоз должен был делать план в 500 каракулевых шкурок – для этого нужно было 500 ягнят. Также были породы овец малич и шпанка. Позже появилась шерстяная порода цигей. Овец доили, из молока делали брынзу («пенир»).
Виноград и грецкий орех в селе не росли, в основном были сады. Яблочных и грушевых деревьев в саду было поровну. Мустафа-агъа вспомнил только сорт груш – бера, сорт яблок – кандиль, сынап, шафран.
Имена и фамилии односельчан, которых вспомнил Мустафа-агъа: Хараман Абдулла – сосед Мустафы-агъа, Абди – дядя (эмдже), Амза, Зейтулла – в селе их было двое, Керим, Аппаз, Сейдамет, Халиль, Мамут, Аблямит.
Люди в селе были разного роста и телосложения, высокие и низкие, здоровые («сагълам адамлар») и не очень. Невест в Биюк-Янкое отдавали в другие сёла. Тётя («ала») Мустафы-агъа вышла замуж в село Корбек.
В селе было много мяса и картошки. Рыбу ели, если привозили в магазин – в реках рыбы не было.
«Когда весной заходили в лес, то от аромата цветов голова кружилась», – вспоминал Мустафа-агъа.
Мустафа агъа говорит, что разница в языке была даже с соседними деревнями, например с селом Тавель, не говоря уже о татах, которые жили за перевалом на ЮБК.
Микротопонимика Биюк-Янкоя
Близ села протекала маленькая речка Ахметек (Акъ – Метек). Все горные реки впадали в Салгир.
Название местностей, которые вспомнил Мутсафа-агъа:
Пичен айыр,
Эки таш – это было маленькое поселение,
Азиз йылгъа – там было святое место (азиз) ещё со старых времен,
Къызыл къая,
Сыны (сини поднос) къыры,
Къыбыз – там были урожайные и плодородные места,
Тас тав (таз тав) – это вершина Къыбыз, там ничего не росло, были одни камни,
Къаранлыкъ тав – это вершина Таз тав, там рос лес («орман»), высокие деревья закрывали солнце («кунь корьмейсын»).
Айлянма ёл,
Аджанын хыры,
Хан йылгъа (къанлы йылгъа) – кровавое ущелье, там когда-то зарезали человека.
Джайляу – летнее пастбище, в округе были Караби-яйля, Алан-яйля, Су-ат-яйля.
Мустафа агъа был в пещере Къызыл къоба ещё до 1944 г. В этом регионе ещё были пещеры:
Бинъбашкъоба – пещера на яйле, туда помещалось 1000 голов домашних животных,
Неби къоба – это пещера чабан Неби, зимой там можно было спрятаться с овцами от вьюг, отдохнуть.
Также на яйле были касары («тюпсюз къасарлар» – воронки без дна, от слова хасар – воронка) – их было много на яйле, дети бросали туда камни, боялись подходить, так как неизвестно было, какой глубины они были.
Мраморная пещера была ещё не открыта тогда. Когда Мустафа-агъа вернулся в Крым из мест высылки, то увидел, что пещеру обустроили и сделали платный вход. Мраморная пещера официально открыта в 1987 году.
А до 1944г. они пасли овец возле мраморной пещеры, вход в неё закрывали ветками, чтобы домашние животные туда не упали.
Название лесов («орман») возле Биюк-Янкоя:
Дерен йылгъа,
Чумлу йылгъа,
Токъмакъ къая,
Аджанын къыры,
Иванын казармасы,
Су ат.
Мустафа агъа хорошо знал все эти местности, так как они с ребятами там пасли овец и игрались.
Праздники в селе Биюк-Янкой
Хыдырлез-байрам в селе отмечали, люди собирались, читали молитвы, общественники готовили для всех еду, танцевали, смеялись, шутили. Мустафа-агъа не помнит, чтобы была традиция завязывать на дереве возле святого места («азиз») куски ткани – возможно, это было в старые времена.
На празднике проводили национальную борьбу – куреш. Для этого борцу завязывали пояс («белине хушагъын байляйсын»), нужно было повалить соперника на землю («архасы ерге тиймек керек»), повалить можно было с помощью подножки («ыргъакъ чала»). Дядя Мустафы-агъа Аппаз-эмдже был известным на весь Крым борцом, даже 2 раза выиграл флаг («байракъ алды»).
На Ораза-байрам дети собирались все вместе, ходили от дома к дому, а хозяева выходили и чем-то угощали.
До 1944 г. в Биюк-Янкое была традиция ходить друг к другу в гости. В клубе молодёжь устраивала посиделки («джыйын»), пели чины и мане.
Мустафа-агъа знал много песен, спел такие песни:
Песня «Къара чорап»
«Къара да чорап кийсем, аман, акъшам да бизге кельсем,
Мени да санъа севда олдугъымны, козьлеримден бильсем».
Песня «Эки кийик»
«Эки кийик бир дереден сув ичер, сув ичер,
Эки дюльбер бир биринден вазгечер».
Песня «Авдарыл къая»
«Авдарыл да къая бас мени, корьмесин козюм, алай,
Ольсем озюм олейим, ольмесин сёзюм, алай».
Песня «Чал атымнын тырнагъы»
Песня «Не йыгълайсын бульбулюм»
Брат Мустафы-агъа пел песню «Атым ольсе, ич янмам»
Мустафа-агъа отмечал, что сейчас артисты меньше стали исполнять старых песен.
Детские игры
чилек,
анич (в Корбеке – анчи) – юла, кнутом били юлу и она крутилась,
была игра с мячом («топ ойнарди»),
была игра с камешками бешташ.
* * *
Беседа состоялась 29. 01. 2010 г.
Запись можно послушать здесь:
Гирей Баиров
Источник (публикуется с сокращениями)